жить? Что делать? Попробовать написать Августе? Нет, Августа не простит. Не за себя, так за сына не простит.
А мальчик, наверное, похож на Женю. Даже если сейчас и не похож, все равно потом где-то в чем-то скажется. Вот она сама, Ирена, вроде бы ничуть не похожа на мать, а недавно поймала себя на том, что материнским жестом потерла затылок. Как и у матери, стало побаливать, не где-нибудь, а именно в этом месте.
Сломив себя, Ирена решила написать Августе. Кто знает, может быть Августа как раз будет рада, что Ирена ее отыскала. Неизвестно ведь, как они живут. Может быть, бедствуют. А у Ирены дом, сад, огород. Все им — Августе с ребенком — и достанется. Кому еще?
Ирена даже не знает, кем работает Августа. Если простой медсестрой, нелегко им приходится: недоедают и вообще концы с концами едва сводят. Пенсия за Женю идет, так велика ли пенсия.
Она написала в Иркутск скупое, почти деловое письмо — предлагала Августе приехать к ней с ребенком.
Проходило время, а ответа не было. Затерялось письмо? Уехала Августа из Иркутска? Или не хочет отвечать, не хочет, не может забыть обиду?
В одну из бессонных ночей, когда она привычно представила себе, как гуляет с Женечкой, с внуком своим, читает ему, раздевает на ночь: снимает штанишки, чулки, и он балуется, дрыгает ножонками, когда почти физически ощутила, как своим слюнявым ротишком он прижимается к ее шее, гладит ее своими горячими ладошками, она не выдержала, встала и написала Августе покаянное письмо, не пытаясь объяснить тот свой поступок, а только винясь и прося простить ее. И чтобы утром не раздумать, не уничтожить письмо, она тут же ночью пошла и опустила его в почтовый ящик.
Она ждала ответа, мучаясь и ругая себя, что слишком унизилась перед этой гордячкой, дала ей, может быть, повод покуражиться, во всяком случае повод всегда теперь быть правой.
Но ответа не было.
На это письмо Августа должна была ответить. Пусть не сразу, пусть что угодно, но ответить. Или она уехала из Иркутска, или случилось что-нибудь серьезное. Жив ли мальчик? Она тут с ума сходит по нему, а его, может, и на свете нет.
Прошел еще год, и Ирена, которой больше невмоготу было оставаться в неведении, отправилась в Иркутск.
Она нашла нужную улицу. Дом двадцать пять был похож на деревенскую избу, как и остальные дома здесь, на окраине города. Конечно, где же еще Августа могла найти себе пристанище? Кто бы пустил беременную постоялицу в хороший, ухоженный дом: столько хлопот, пеленки, стирка, бессонные ночи.
Ирену слегка трясло. А что, если они и теперь здесь живут? И оба сейчас дома. И Августа. И Женя. Выбежит мальчик. Узнает она Женечку? Почувствует, что это родной ее человечек? А он? Как он отнесется? Ирена крепко-крепко обхватит его руками, чтоб он сразу почувствовал, что обнимает родной человек. Но тут выйдет Августа. Что она сделает? Прогонит? Неужели у нее хватит духу прогнать? При ребенке?
Ирена несколько раз глубоко вздохнула и пошла к дому.
Дверь открыла девушка.
— Августа Князева здесь живет? — спросила Ирена осипшим вдруг голосом.
Девушка, еще девочка, широко раскрыла свои и без того большие черные глаза.
— Князева? Они давно уже уехали отсюда, года два или три. Три, точно.
— А где они теперь? — надеясь, что Августа где-то здесь, в Иркутске, спросила Ирена.
— Они сначала в Сочи уехали — это город на Черном море, а потом Августа писала, что ей там климат не подошел, у нее легкие больные, вот и уехали оттуда. А куда — больше не писала. Не знаю.
Ирена опустила на землю чемодан, села: ноги вдруг ослабли, не удержали ее.
— Ой, что вы, грязно там, идемте в дом, — засуетилась девушка.
Ирена с трудом поднялась, прошла вслед за ней.
— Вы приезжая? Издалека? — спросила девушка.
— Издалека. Из Шабанино, не слышали?
Девушка вспыхнула, глаза ее забегали.
— Я писала сюда, на этот адрес, а письма почему-то не возвращались, — сказала Ирена, пытаясь поймать ее взгляд.
— Они… они лежат где-то.
— Почему же вы их не отослали обратно?
— Я думала, а вдруг тетя Августа напишет — отослать ей.
Было понятно, что девушка прочла ее письма.
— Вы Женечку знали?
— Конечно, — сказала девушка и заулыбалась, приходя в себя от смущения. — Такой хорошенький — ужас. Он меня Лютей звал. Я говорю — «Люся». А он посмотрит на меня, засмеется и опять: «Лю-тя».
— Здоров он был?
— Здоровенький. Головка, правда, большая. Тетя Августа говорила, что это рахит у него, а по-моему, он просто очень умный был, потому и головка большая. Но она все равно на юг уехала, чтоб лечить его. Солнышко, говорит, нужно.
— А где Августа работала?
Девушка чуть помедлила.
— А кто вы им будете?
— Ты же знаешь кто — зачем спрашивать? — пристально глядя на нее, сказала Ирена.
Лицо девушки снова покраснело, тугие щеки чуть не лопались.
— Почему же я знаю?
— Ладно, не будем об этом. — Как бы девушка не вздумала обидеться. — Просто я знаю, что ты знаешь про меня. Я хочу их разыскать, помочь.
— Чего ж теперь помогать… — начала девушка и, сообразив, что этим выдала себя, ахнула и закрыла руками лицо, но тут же опустила руки и вызывающе взглянула на Ирену.
«Ну да, — как бы говорил ее взгляд, — уж если я и виновата, то не так страшно, как ты».
Ирена целиком сейчас зависела от этой девушки, молодой и уверенной, что она имеет право судить Ирену.
— Почему бы и сейчас не помочь? — как можно мягче сказала она. — Мальчику всего шесть лет, ему бабушка нужна. Больше-то у них никого.
— Как это никого? Ей ее друзья писали. По фронту. Звали кто куда. Даже в Ленинград. А один из Башкирии — Жалиль, имя у него такое — так тот даже просился сам приехать, жениться звал. Только она не согласна. А может, уже и передумала, может, уже и вышла. Не за него, так за другого. Такая красивая.
— Красивая? — машинально переспросила Ирена.
— А что, нет? — удивилась девушка. — Конечно, красивая. А хорошая какая! Всем помочь готова.
— Ты меня извини. Я же ничего про них не знаю. Трудно им жилось?
Девушка вроде как замешкалась, потом решилась. (Уже дома, в Шабанино, в тысячный раз перебирая их разговор, Ирена поняла, что девушке хотелось рассказать все как было, чтобы сделать ей больно, за Августу, за Женечку, но она все-таки немного жалела ее — немолодую, а для нее
